№ 301 «Русский Инвалид» от 25 ноября 1835 года.
№ 181 «Русский Инвалид» от 17 июля 1830 года.
№ 222 «Русский Инвалид» от 1830 года.
№ 301 «Русский Инвалид» от 25 ноября 1835 года.
ВОЕННЫЙ АНЕКДОТ
Бурмистр Села Левшина сделался ужастным Французам своею смелостию и личною силою. Однажды партия, состоящая из 31 Француза, вошла в деревню и заняла избу; Бурмистр, известясь о прибытии сей шайки, немедленно уведомил о том поселян, на отвагу которых он твердо надеялся, и в ожидании пока они сбегутся, сам подошел осторожно к избе, занимаемой Французами, в сопровождении только одного крестьянина. Подошед без шума к двери, они тотчас же приперли ее, и всячески старались не выпускать неприятелей из этой западни. Испуганные Французы, видя, что положение их не так-то выгодно, принялись штурмовать припертую дверь ружейными выстрелами, и наконец, пробив ее, смертельно ранили Бурмистра; у товарища же его засела пуля в тулупе. Сей случай не уменьшил ни силы, ни смелости Русских крестьян, и осаждаемые не могли отворить дверь до прибытия прочих крестьян. Наконец, сии последние, обступя избу, грозили зажечь ее, если Французы не сдадутся: Французы сдались. Между тем крестьяне, раздраженные потерею своего доброго Бурмистра, хотели отомстить над неприятелями неминуемую его смерть; но умирающий, чувствуя приближение своей кончины, увенчал редкую храбрость свою христианским милосердием, прося сотоварищей простить врагам его, которые за хохранение жизни своей обязаны единственно его просьбам и уважению поселян к последней его воле. Добрый Бурмистр похоронен на кладбище у церкви того села.
Прим: иллюстрация взята из книги 1912 года "Отечественная война в пределах Смоленской губернии", В.М.Вороновский,
репринтное издание Смоленского государственного музея заповедника, 2007.
Прим: В "Памятной книжке Смоленской губернии" (1856?) упоминается имя старосты хутора Левшино, ценой своей жизни спасшего от разорения окружающие деревни - Тимофей Архипов.
№ 181 «Русский Инвалид» от 17 июля 1830 года.
СМЕСЬ
-- Настоящим первым учредителем Партизанов (наездников), оказавших важные услуги в Отечественную войну 1812-го, и за независимость Германии в 1813 году, по справедливости надобно признать Генерал-Майора Дениса Васильевича Давыдова.
При отступе Русских армий от Вильны до Москвы, он служил в Ахтырском Гусарском полку Подполковником, командовал первым эскадроном, находился в битвах при местечках Мире, Романове, Дашкове и во всех передовых сшибках.
Ему опостылела служба в рядах, где не было простора ни сметливому его уму, ни дерзкой храбрости.
Он думал, думал и придумал написать к Князю Багратиону следующее письмо:
"Вашему Сиятельству известно, что я, оставя место Адъютанта Вашего, столь лестное для моего самолюбия и вступя в Гусарский полк имел предметом партизанскую службу - по силам лет моих и опытности, если смею сказать - то и отваги, как единственно мне приличную.
Обстоятельства ведут меня до сих пор в рядах моих товарищей, где я своей воли не имею, и следовательно, не могу предпринять и исполнить ничего отличного.
Князь! Вы мой единственный благодетель, позвольте мне предстать к вам для объяснения моих намерений, и если они вам будут угодны, употребите меня по желанию моему, и будте недежны, что то, кто носил имя Адъютанта вашего пять лет сряду, поддержит честь сию со всею ревностию, каковой бедственное положение любезного нашего Отечества требует"
-- Это происходило уже по прибытии в нашу большую действующую армию Князя Кутузова.
Давыдов призван к Багратиону 21-го Августа; он объяснил ему всю пользу партизанской войны в таких обстоятельствах, когда неприятель растянул свои войска и обозы на тысячу верст по одной дороге.
"Обширность части России" - сказал ему Давыдов - "лежащей на юге Московского пути, способствует изворотам не только партий, но и целой нашей армии;
Что делают толпы козаков наших при арьергарде? Оставив достаточное число их для содержания аванпостов, разделише остальные на партии и пустише их в середину каравана, следующего за Наполеоном: пойдут ли сильные на нихотряды?
Им есть поле избегнуть поражения! Оставлять ли в покое? Они истребят источники жизни и силы неприятельской армии!
Откуда возьмет она заряды и пропитание? Наша земля не так изобильна, чтобы придорожная часть ея могла продовольствовать 200,000 войска.
К тому же, обратное появление наших посреди рассеяных войною поселян, ободрит их и обратит войсковую войну в народную..."
Князь Багратион прервал нескромный полет пылкого воображения поэта-воина; он пожал ему руку и сказал: "Сейчас пойду к Светлейшему и изложу ему твои мысли."
-- Августа 22-го армия подошла к Бородину; вечером Князь Багратион, который находился в селе Семеновском, прислал за Давыдовым. - "Светлейший согласился послать для пробы одну партию в тыл Французской армии," - сказал он ему, - "но полагая предприятие сие неверным, определяет для него только 50 гусар и 150 козаков. Он хочет, чтобы ты сам взялся за это дело."
- Давыдов отвечал: вы уже знаете, Князь, что я готов; но людей мало!
- "Он более не дает."
- Я иду! - Князь стал писать наставление нашему пылкому наезднику и письма к Генералам Васильчикову и Карпову: к одному, чтобы он назначил ему лучших гусар, а к другому - лучших козаков, и написав их своеручно, спросил: "есть ли у тебя карта?"
- получив в ответ что нет, дал свою Давыдову, перекрестил его и сказал: "ну с Богом! я в тебе уверен!" --
№ 222 «Русский Инвалид» от 1830 года.
СМЕСЬ
Первые партизанские действия Полковника Д.В.Давыдова, им самим описанныя.
"Получив к 50 гусарам, вместо 150 только 80 казаков, и взяв с собою Ахтырского Гусарского полка Ш.Р.Бедрягу 3-го, Порутчиков Бекетова и Макарова с козацкою командою Сысоева, з-го полка Хорунжиев Толаева и Грекова и 21-го полка Хорунжия Григория Астахова, я выступил на Егорьевское, Медынь, Азарево и Скугорево.
Село Скугорево, принадлежащее Воейкову, расположено на высоте, господствующей над всеми окрестностями так, что в ясный день можно обозревать с нее все пространство на семь верст и далее.
Высота сия прилегает к лесу, простирающемуся почти до Медыни. Посредством сего леса, партия могла скрывать движения, и в случае несчастия, иметь в нем убежище.
Между тем французская армия стремилась к столице; несчетное множество обозов, парков, конвоев и мародерских шаек следовало за нею по обеим сторонам большой Смоленской дороги, на пространстве двадцати или тридцати верст.
Сволочи сия, пользуясь безначалием, преступила меры насилия и неистовства; пожар разливался по всей обширной черте опустошения, и целые волости с остатком своего имущества бежали от сей беспощадной лавы, сами не ведая куда.
Но чтобы яснее видеть положение моей партии, - продолжает пратизан Давыдов - должно взять выше: путь наш становился опаснее по мере удаления нашего от армии.
Даже места, к которым не коснулся неприятель, представляли нам многие препятствия.
Самое Ополчение поселян, добровольное и общее, преграждало нам дорогу; в каждом селении ворота были заперты, а при них стоял стар и млад с вилами, кольями, топорами, даже с огнестрельным оружием.
К каждому селению один из нас должен был подъезжать и говорить жителям, что мы Русские, пришли к ним на помочь, на защиту православныя церкви.
Часто в ответ встречали мы выстрелы, или пущенный с размаху топор, от ударов которых одно Провидение нас спасало.
Мы бы могли обходить селения, но я хотел распространить слух, что войска возвращаются, утвердить поселян в намерении их защищаться - и склонить их к извещению нас о приближении к нам неприятеля.
Почему, с каждым селением продолжал я переговоры до вступления в его улицу; но едва сомнение уступало место уверенности, что мы Русские, как хлеб и пироги подносились солдатам;
и когда я спрашивал потом жителей, по заключении между нами мира "от чего они полагали нас Французами?" - то каждый раз отвечали мне: "Да вижь, батющка (показывая на Гусарский мой ментик); это бают, на их платье похожо."
- "Да разве я говорю не Русским языком?" - "Да вить у них всякого сбора люди!"
- Тогда я узнал из опыта, что в народной войне не только должно говорить языком черни, но и приноравливаться к ея обычиям и одежде.
И так, я надел мужицкий кафтан, отпустил бороду, вместо ордена Св.Анны повесил на шею медный образ Св.Николая чудотворца, и стал изъясняться в их смысле.
Но сколь опастности сии были ничтожны пред испытанными нами при вступлении в пространство, неприятельскими отрядами и обозами занимаемое.
Малолюдность партии, которая едва ли чем была сильнее обыкновенной шайки мародеров, и ничтожна в сравнении с каждым прикрытием неприятельскаго транспорта;
сильные отряды, нас ищущие при первом слухе о прибытии нашем в окрестности Вязьмы (*), жители обезоруженные и трепещущие Французов; следственно, близкие к нескромности: все угрожало нам гибелью!
Дабы избегнуть ее, день проводили мы на высоте Скугорева скрытно и зорко; перед вечером, в малом расстоянии от села, раскладывали огни; перейдя далее, в противном тому месте, где определяли ночлег, раскладывали другие и, наконец войдя в лес, проводили ночь без огней.
Если случалося в сем последнем месте встретить прохожего: то брали его под стражу; если же он успевал скрыться: то снова меняли место.
Смотря по расстоянию до предмета, на который полагали сделать нападение - за час, за два или три до рассвета, поднимались на поиск и, сорвав в транспорте неприятеля, обращались после на другой, где нанеся еще удар, возвращались окружными дорогами к спасительному нашему лесу, которым мало по малу снова продвигались к Скугореву.
Так действовали мы с 29-го Августа до 8-го Сентября.
(*) Кавалергердского полка Порутчик (что ныне Г.Л. и Г.А.) Киселев, по взятии 22-го Октября Вязьмы, нашел в разбросанных бумагах описание моих примет, с повелением отыскать и расстрелять меня. Прим.Партизана Давыдова.
