НАЗАД

Г.И.Тираспольский

ССЫЛЬНЫЕ ПОЛЯКИ В УСТЬ-СЫСОЛЬСКЕ 1860-Х ГОДОВ

Впервые опубликовано в: Родники пармы, вып. 5. Республиканский историко-краеведческий альманах. – Сыктывкар, 2000. – С. 4–13.

После поражения польского национально-освободительного восстания 1863-64 гг. некоторые из его участников были сосланы в Усть-Сысольск и его окрестности. Первые ссыльные поляки появились здесь между октябрём и ноябрём 1863 г. Из 45 изгнанников 28 человек были размещены в городской черте, остальные - в пригородах. В архивных документах упоминаются следующие городские ссыльные: Бужиньски Юзеф (ксёндз); Водзыньски Максымыльян, сын Франца; Гляуберт Фердынанд; Жлиевски Винцет; Журавски Винцент, сын Марчина; Заполовски Владыслав; Кракув Станислав; Курыславски Антоньюш, сын Казимежа; Оскерка Витольд; Свиртун Ярослав; Совиньски Винцент; Цельт Казимеж, сын Яна; Явток Медард, сын Теофила.

В архивных источниках некоторые из упомянутых фамилий орфографически колеблются: Оскерка и Оскерко, Заполовский и Заполоцкий. В нашем списке фамилии и имена приведены на основании более авторитетных архивных документов и с наибольшим приближением к польскому произношению.

Из отрывочных архивных данных следует, что по меньшей мере один из ссыльных, ксёнзд Юзеф Бужиньски, проживавший в местечке Мациовице Люблинской губернии, был выслан из Царства Польского ещё в 1862 г. Сначала Бужиньского сослали в Вологду по обвинению «в раздаче революционных знаков, которые он сам развозил по деревням, и в произношении возмутительных проповедей, направленных к поселению в крестьянах недоверия и неудовольствия к законному правительству...». По подозрению «в распространении вредных политических идей между нижними чинами Вологодского батальона внутренней стражи» 31 октября 1863 г. Юзеф Бужиньски был отправлен из Вологды в Усть-Сысольск.

Один из названных ссыльных, Винцент Журавски (Журавский Викентий Мартынович), был сослан из Санкт-Петербурга, где состоял вольнослушателем Санкт-Петербургского университета. В Усть-Сысольск Журавски попал не сразу. Сначала, в марте 1862 г., его выслали в Смоленск, затем в Мезень Вологодской губернии, потом в Сольвычегодск и затем в Усть-Сысольск, где он находился с сентября 1864 г. по апрель 1865 г.

На первых порах условия содержания ссыльных поляков в Усть-Сысольске были суровыми. В письме, нелегально отправленном в Варшаву на имя Яна (Ивана Осиповича) Марчевского и перехваченном полицией, Максымыльян Водзыньски сообщал: «Всё пригоняют и пригоняют, негодяи, сюда нас, несчастных. Живём в кандалах, босые, раздетые. Страшно, дружище...» (ЦГА Республики Коми, ф.6, оп.1, ед. хр. 197, л.71. Подлинник по-польски).

Вскоре, однако, условия жизни ссыльных значительно смягчились. Кандалы с изгнанников были сняты, полякам позволили свободно передвигаться по городу, по своему выбору селиться в городских домах, вести подцензурную переписку с родственниками и знакомыми, получать от них денежные переводы, продуктовые и вещевые посылки. Это существенно скрасило нелёгкий быт изгнанников на северной чужбине.

В 1863 г. Усть-Сысольск был местечком с 3477 жителями (эти и другие сведения о старом Усть-Сысольске почерпнуты из книги: Рогачёв М.Б., Цой А.И. Усть-Сысольск: Страницы истории. Сыктывкар, 1989). В нём было девять (по другим подсчётам - двенадцать улиц), общая длина которых составляла немногим более 10 километров. Улицы имели деревянные тротуары, проезжая часть была немощёной. В летнюю пору от зари до зари по улицам бродили коровы, лошади, овцы и другая живность, пощипывая траву на обочинах. Водопровод, канализация и общественные бани в городе отсутствовали. Воду горожане брали из реки или из колодцев, которые находились почти у каждого дома. Как и все северные города России того времени, Усть-Сысольск был застроен преимущественно деревянными домами; каменные сооружения были единичны.

Ходовой постройкой в Усть-Сысольске середины XIX в. был так называемый дом-связка. Он представлял собой две смежные избы, покрытые общей двускатной крышей и соединённые сенями. Одна из таких изб обычно была «зимней», другая - «летней». В «зимней» половине помещалась печь для обогрева и приготовления пищи, «летняя» половина не отапливалась. Вход из сеней вёл к заднему хозяйственному двору. Распространён был и так называемый «пятистенок» - деревянный дом, разделённый пополам пятой капитальной стеной. Одна половина обычно служила кухней и кладовой, а также помещением для занятий ремёслами, другая - жилой комнатой.

Такие дома строились из толстых сосновых брёвен, между которыми для утепления клали мох. Окна были небольшими и находились высоко от земли. В дом вело крутое крыльцо в 5-8 ступенек. Снаружи дом выглядел как внушительное сооружение до 15 метров по фасаду. Большинство устьсысольских домов в 1860-х годах были одноэтажными, так как распоряжением губернских властей строить деревянные двухэтажные до 1844 г. запрещалось.

Возле каждого дома стояла банька - небольшой сруб с окошком и двухскатной крышей. К дому примыкал огород, на котором выращивали картофель, капусту, морковь, брюкву, репу, свёклу, горох, чеснок. Горожане разводили кусты смородины и малины, разбивали цветочные клумбы, выращивали парниковые огурцы.

Главным занятием и источником питания большинства жителей Усть-Сысольска было земледелие. Пашни и сенокосы с 1855 г. арендовались устьсысольцами у городских властей. Выращивали горожане озимую рожь и яровой ячмень, а также в небольших количествах лён, овёс и коноплю. Урожай на Севере небогат, поэтому не менее трети потребляемого хлеба было привозным.

Пополняли свой рацион устьсысольцы охотой и рыболовством. Рыбу ловили в небольших озёрах, находившихся в черте города и, подобно земле, арендуемых у городских властей.

Некоторые горожане занимались ремёслами. Это были плотники, портные, сапожники, столяры, кузнецы, скорняки, обойщики, цирюльники, маляры, переплётчики, печники, хлебопёки, мясники, серебряных и золотых дел мастер, зонтичный мастер, экипажный мастер, коновал, трубочист.

К началу 1860-х годов в Усть-Сысольске числились два кожевенных, три кирпичных завода и один мыловаренный, которые в действительности представляли собой полукустарные мастерские.

Важную роль в хозяйственной жизни города играло купечество. Купцы занимались скупкой пушнины и дичи у местных охотников, торговали рыбой, сеном, вели внутригородскую торговлю, давали деньги в рост. Видное место в их деятельности занимала торговля хлебом.

Необходимые товары устьсысольцы покупали в лавках, а в воскресные дни - и на городском рынке. Там можно было приобрести продукты питания, деревянную и глиняную посуду, сукно ручной выделки.

В 1860-х годах в Усть-Сысольске было четыре учебных заведения: духовно-приходское училище, приходское (городское) училище, уездное училище и женское училище.

Духовно-приходское и приходское училища представляли собой двухгодичные школы низшего типа. Преподавались в них закон божий, священная история с церковным пением, чтение по светским и богослужебным книгам, письмо и начала арифметики.

Более основательное образование получали дети в трёхклассном уездном училище. Наряду с обязательным законом божиим, здесь преподавались русский язык, чистописание, арифметика и геометрия, история, география, черчение и рисование.

Открытое в 1858 г. для девочек двухклассное женское училище имело программу, сходную с курсом уездного училища, включавшую сверх того рукоделие.

Все уроки велись только на русском языке. Для детей из коми семей (а таких было большинство) это создавало немалые трудности, часто сводя учёбу к бессмысленной зубрёжке.

Географическая удалённость Усть-Сысольска от университетских центров, суровые природные условия, низкое жалование не способствовали притоку в учебные заведения города умелых наставников. Случаи, когда за учительскую кафедру становились лица, весьма от неё далёкие, были не редкими. Так, в 1856 г. на службу в приходское училище поступил чиновник Кайдалов, который в своём прошении о предоставлении ему должности учителя сделал восемь грубых грамматических ошибок. Случалось, что учителя являлись на занятия в нетрезвом состоянии. Обычными в устьсысольских училищах были рукоприкладство и порка нерадивых учащихся. Не удивительно, что горожане неохотно отдавали своих детей в учебные заведения. Да и пользы от школьного образования они не усматривали, предпочитая занимать детей работой по дому, на огороде и в хлеву.

Появление в Усть-Сысольске ссыльных поляков, людей образованных, получивших дворянскую выучку и европейское воспитание, внесло в захолустную жизнь города свежую струю. Поляки стали частыми посетителями городского клуба, библиотеки, вечеринок у городских купцов Латкина и Хаманетова.

Городской клуб, бывший некоторым подобием дворянского собрания, помещался в двухэтажном здании, где чиновники и служащие проводили вечера за игрой в карты и на бильярде. Вот что сообщал об этом устьсысольский политссыльный Порфирий Иванович Войноральский (1844-1898) в письме от 7 августа 1862 г. к своему товарищу по университету В.С.Праотцеву: «В последнее время вздумали было устраивать клуб, но главная цель, разумеется, карты - о журналах и газетах мне сказали, что ежели буду лишние деньги» (Козмин Б. Молодые годы Порфирия Ивановича Войноральского // Каторга и ссылка: Историко-революционный вестник. Кн. 38-я. М., 1928, с.134).

Газеты, журналы и книги различного содержания устьсысольцы могли читать в городской общественной библиотеке, созданной в 1837 г. и считавшейся лучшей в Вологодской губернии, в состав которой Усть-Сысольск входил на правах уездного города. В 1866 г. библиотека имела 2890 единиц хранения, в том числе 1020 журналов и альбомов (Рощевская Л.П. Русские издания первой половины XIX века в общественной библиотеке г. Усть-Сысольска // Куратовские чтения, т.5. Сыктывкар, 1989, с.68). В библиотеке содержалась художественная литература, учебники, справочные издания, исторические произведения, несколько краеведческих работ.

Среди ссыльных поляков были не только книгочеи, но и люди с писательскими склонностями. Так, выпускник Варшавской гимназии Станислав Краков, находясь в 1863-64 гг. в ссылке в Вологде и Великом Устюге, вместе с Л.Павловичем переводил на польский язык роман Н.Г.Чернышевского «Что делать?». В Усть-Сысольске Станислав Кракув продолжал свою переводческую работу. Во время одного из поисков у него изъяли несколько тетрадей с записями на русском и польском языках объёмом более 600 страниц и 10 записных книжек. Винцент Журавски ещё в 1858 г. в популярном журнале «Библиотека для чтения» опубликовал русский перевод комедии польского драматурга Юзефа Коженёвского «Старая щеголиха». В ссылке он продолжал переводческую работу, был постоянным корреспондентом газет «Голос», «Искра», «Книжный вестник», «Биржевые ведомости», «Санкт-Петербургские ведомости» и других, куда он направлял статьи и заметки краеведческого содержания.

Представление о журналисткой манере и краеведческих интересах Журавского даёт его очерк «Пинега», отклонённый цензурой и хранящийся в Архангельском областном архиве (ф.1, оп.4, т.1, ед. хр. 1826, лл.30-31. В квадратных скобках помещены мои поправки и замечания - Г.Т.):

«Пинега (Архангельской губернии). Печальным известием начинаю первую свою корреспонденцию отсюда. Но делать нечего! Не всё же [только одни] сладкие вещи подносить просвещённой публике... Голод или по крайней мере страшные нужды в хлебе неминуемы здесь в этом году. Около десятых чисел августа было тут несколько ночных морозов, которые позднее посевы уничтожили совершенно. Крестьяне рассказывают, что кроме соломы более ничего им не останется. Более ранние посевы холода повредили меньше, но всё-таки даже и половины урожая собрать не надеются. То же самое пишут и из Мезенского уезда, так что управляющий здешним округом государственных имуществ, к ведомству которого причислены оба эти уезда - Пинежский и Мезенский, - обратился к своему начальству, прося его разрешения продавать хлеб из запасных магазинов [т.е. складов; magazyn по-польски «склад»]. Что уже и теперь в некоторых местностях недостаток в хлебе большой, тому доказательством может служить следующий факт. В 60 верстах от города Пинеги к северу находится селение Каргополь, жители которого занимаются обыкновенно хлебопашеством и звериным промыслом на море. В половине [в середине] июля мороз уничтожил их хлеба, промыслы в этом году ничтожны, и бедные жители, как рассказывают, вот уже вторую неделю (пишу эти строки 25 августа [1865 г.]) собирают в лесу белый мох и, смешивая его с ячменём (он называется здесь гритом), пекут из этого хлеб. Операция эта совершается следующим образом. Мох, который, по словам местных старожилов, заключает в себе как будто много питательных частей, обливают сначала кипятком и потом сушат и мелют, после чего он смешивается в известной пропорции с ячменной мукой. Более бедные отправляются просить милостыню. Народ здесь довольно сострадательный, в каждой избе - будь она даже самая бедная - не отказывают в подаянии, но на этот раз бедным во всей окрестности удалось собрать только, как рассказывают, шесть кусков хлеба: так, опасаясь голода, все сделались бережливы. Говорят тоже, что в Каргополе большинство мужчин забрали с собой что было наличного хлеба и, не желая пасть жертвою голода, ушли на целую зиму заготовлять подрядчикам лес. Женщины и дети остались на произвол судьбы. Как не призадуматься после этого над страшной жизнью на таком далёком севере!.. Всё-таки полного голода ожидать невозможно. Когда он был в здешней губернии в 1857 году, тогда раздали было весь запасной хлеб из общественных и казённых магазинов, так что в 1859 году в них не было уже ничего. Но с этого времени они пополнились опять: следовательно, более голодающим будет чем помочь на первых порах.
Хлеба нет, но зато рыбы, особенно сёмги, говорят, в этом году будет много. Её, т.е. сёмгу, ловят обыкновенно 4 или 5 сроков, между которыми один приходится в Ильин день, другой на Вознесение и т.д. Случилось так, что в период ловли ветер подул с моря и нагнал в свои, т.е. морские притоки множество сёмги. Когда был мороз, рыба, чтобы согреться, говорят, выходила на берег прятаться в траве; и тут-то мужики брали её руками - особенно это, по рассказам, было на Кулое, притоке Белого моря; при этой реке лежит упоминаемое уже нами селение Каргополь. Около первых чисел августа случилась тут вещь удивительная. Морским приливом (от Каргополя до моря всего только 60 вёрст) нанесло в реку Кулой столько воды, что в продолжение двух дней по реке ездили на санях. Рассказывают, что холод в то время стоял неимоверный, лёд был более сажени толщины. В этом отношении Север - истая [истинная] страна чудес!
Закончу это письмо рассказом об одном факте, случившимся как будто в том же самом Каргополе. Когда, благодаря морозу, улов рыбы пошёл превосходно, крестьяне сделали крестный ход, чтобы испросить у бога ещё больше морозов. Случилось это после того, как в половине июля мороз уничтожил почти дотла их посевы. Чего ни сделает, значит, человек, чтобы поддержать своё существование!..
Викентий Журавский
Пинега (Арх. губ.)
15 августа 1865 года.

В письме к Войноральскому из Пинеги от 6 ноября 1865 г. Журавски писал: «...продолжай начатое, занимайся польским языком, это всегда тебе может пригодиться...; наступает уже то время, когда польская литература станет опять предметом изучения русского общества, как это было между 58 и 61 годами. Симптом этого переворота уже явственный: польских переводов и статей, повествующих о польской культуре, гораздо больше, чем это было недавно» (Архангельский областной архив, ф.1, т.1, ед. хр. 1826, л.54 об.).

Уместно напомнить, что в конце XVII столетия знание польского языка становится принадлежностью образованного русского дворянина, польский язык осознаётся как европеизированная разновидность славянской речи, полонизмы получают широкое распространение, особенно в дворянской среде. Ярким примером этого может служить царевна Софья Алексеевна (1657-1704), свободно владевшая польским языком. Со временем польский язык как социальный пароль русского дворянства (термин Ю.М.Лотмана) сменился французским, однако польский язык для просвещённых россиян по-прежнему оставался притягательной эмблемой европейской цивилизованности. Декабрист В.Ф.Раевский (1795-1872) в своих воспоминаниях рассказывает о такой любопытной подробности: находясь в предварительном заключении в крепости Замосце, он, в присутствии коменданта крепости генерала Гуртига, обратился к наместнику Царства Польского цесаревичу Константину с просьбой смягчить режим заключения, и тот отдал коменданту соответствующее распоряжение на польском языке. Мемуарист отмечает: «Цесаревич сказал это Гуртигу по-польски, хотя Гуртиг был немец и говорил очень хорошо по-французски» (Писатели-декабристы в воспоминаниях современников. В двух томах. Т. 1. М., 1980, с.353).

Как символ европейской образованности воспринимался польский язык и мыслящими представителями устьсысольской интеллигенции 1860-х годов. В секретном рапорте вологодскому штабс-офицеру устьсысольский уездный исправник (начальник уездной полиции) М.И.Никитин доносил о том, что дочь самого богатого устьсысольского купца Латкина, Нина Михайловна, «изучив разговорный польский язык, не стесняется объясняться в обществе с ссыльными по-польски...» (ЦГА Республики Коми, ф.6, оп.1, ед. хр. 198, л.28 об.). Можно думать, что именно общение с польскими ссыльными побудило Н.М.Латкину избрать непривычный для купеческой дочери жизненный путь. В воспоминаниях устьсысольской учительницы Ф.И.Забоевой сообщается, что «Нина Латкина кончила высшие женские курсы, вышла замуж за известного учёного, профессора Я.Герда, сама славилась образованностью и учёностью» (ЦГА Республики Коми, ф. 1346, оп.1, ед. хр. 41, л.16).

Заметный след оставило общение с польскими ссыльными в творчестве видного коми поэта, просветителя, языковеда-самоучки Ивана Алексеевича Куратова (1839-1875). В числе более пятидесяти языков, материал которых применяется и исследуется в лингвистических сочинениях Куратова, дважды упомянут польский - единственный славянский язык (кроме русского и старославянского), привлекаемый исследователем.

В своих воспоминаниях Ф.И.Забоева сообщает, что Куратов, бывший тогда преподавателем духовно-приходского училища, некоторое время жил вместе с ссыльными поляками в одном доме, принадлежавшем Казариновой, дочери покойного протоирея. «Привезённые в Усть-Сысольск ссыльные поляки, - рассказывает Ф.И.Забоева, - были люди культурные, большинство из них дворянского происхождения. Они старались подыскать себе лучшие квартиры в городе. Более благоустроенным домом под квартиры жильцов считался дом Екатерины Алексеевны Казариновой, имевший свыше десяти удобных комнат. < ... > Квартиранты брались на полный пансион с питанием. Она сама покупала для своих квартирантов продукты, готовила им пищу и кормила квартирантов за общим столом в гостиной комнате, в нижнем этаже дома. < ... > Но к приезду поляков у Казариновой квартировал уже только один учитель Куратов, к тому времени другие квартиранты разъехались или перебрались на другие квартиры. Казаринова была очень рада приезду поляков... Квартировали у Казариновой ссыльные поляки: хромой Оскерко, студент Журавский, Свиртун, Краков, Цельт, Водзынский и Заполовский» (ЦГА Республики Коми, ф. 1346, оп.1, ед. хр. 41, л.15-16).

Тесное общение с польскими ссыльными, несомненно, обогатило знания Куратова не только о польском языке, но и о польской литературе. Среди переводов Куратова на коми язык содержится стихотворение «Сыроколял?н» («Из Сырокомли»), датированное 1865 годом. Как удалось нам установить, первоисточником его является вторая часть стихотворения польского поэта Владыслава Сырокомли (псевдоним Людвика Кондратовича) «Sen i Kaba(a» («Сон и гадание»), впервые изданного в 1860 г. Не исключено, что это стихотворение и другие тексты на польском языке попали к Куратову из рук ссыльных поляков.

Образованность и интересы ссыльных поляков не ограничивались литературой. Вот что писала о польских изгнанниках Ф.И.Забоева: «Везде они бывали в обществе, свободно, их все принимали с уважением. На вечерах поляки были первые танцоры, среди [них] были хорошие музыканты, певцы, хорошие собеседники и пр. Из них умнейший был Оскерко, лет 30, хромой. Свиртун, вдовец средних лет, он женился на местной красавице Любови Воронцовой. Краков - певец, играл на рояле, красавец, занимался фотографией, снимал бесплатно. Цельт - прекрасный танцор, Водзинский, Заполовский - режиссёр в танцах» (ЦГА Республики Коми, ф.288, оп.1, ед. хр. 113, л.158).

Материальное положение ссыльных в Усть-Сысольске было различным. Те из поляков, у которых на родине остались имения и состоятельные родственники, жили в ссылке более или менее сносно, другим же приходилось туго. На наём квартиры из казны им отпускали по 1 руб. 50 коп. в месяц, на ежедневное содержание - по 15 коп. Последней суммы хватало, чтобы только не умереть с голоду: так, пуд говядины стоил тогда 3 руб. 50 коп., пуд ржаной муки - около 1 руб. 44 коп.

Материальные лишения служили источником напряжённости и конфликтов среди ссыльных. Так, 23 февраля 1865 г. уездный исправник Никитин доносил вологодскому губернатору: «20-го числа сего февраля, во время отсутствия моего в уезде по делам службы, состоящий под надзором полиции г[осподин] Журавский с толпою других ссыльных поляков, придя в дом ксендза Бужинского, требовал по объяснению сего последнего с угрозами денег, будто бы полученных им когда-то для пособия бедным ссыльным. Убоясь угроз толпы, Бужинский скрылся в своём доме, запер задвижкою комнату, где находились ссыльные, между тем в то же время живущая у него кухарка заявила помощнику моему, г[осподину] Кульчинскому, о нападении на ксендза ссыльных. Придя в дом Бужинского, помощник мой действительно нашёл там Журавского и с ним до 11 человек ссыльных, которым и посоветовал разойтись» (ЦГА Республики Коми, ф. 6, оп.1, ед. хр. 197, л.180-180 об.).

Нелёгкие условия ссылки не заглушали, однако, свойственных полякам жизнелюбия, общительности, живости нрава. Местные чиновники и купцы охотно приглашали к себе поляков в качестве репетиторов по разным предметам для подготовки детей к гимназии, в качестве преподавателей иностранных языков, музыки и танцев. В 1863-64 гг. около 19 польских ссыльных давали уроки на дому.

Как видим, подавление польского национально-освободительного восстания 1863-64 гг. и последующая ссылка его участников помимо воли царского правительства способствовали подъёму духовной жизни в российской глубинке, укреплению культурных связей между Россией и Царством Польским.